А. МАКСИМОВ: Открылся очередной Международный кинофестиваль, и нам очень приятно, что к нам в гости пришел Президент этого кинофестиваля - Никита Михалков. У меня к Вам есть очень много вопросов. Я с огромным интересом посмотрел Ваш фильм "Сибирский цирюльник". Там звучит фраза, которая стала знаменитой - "Он русский, и это многое объясняет". А что объясняет? Русский - это какой?

Н. МИХАЛКОВ: Русский - это такое собирательное понятие. И вообще ощущение того, что ты принадлежишь... Вы видели мою картину "Анна: от шести до восемнадцати"?

А. МАКСИМОВ: Да.

Н. МИХАЛКОВ: Помните, я там свою дочь Аню спрашиваю: "Ты уедешь за границу?" И она вдруг, неизвестно почему, начинает плакать. Потому что она говорит, что тут лучше. Почему? Я же ее не учил этому. Это вот то самое внутренне ощущение. Мы с Тошей Артемьевым, моим замечательным другом, однажды ехали на машине. Остановились в поле, солнце садится, река сияет, церковь на горе - и заплакали. Почему заплакали? Трезвые.

А. МАКСИМОВ: А вот есть такие слова - менталитет, какие-то национальные характеристики... Ничего этого нет?

Н. МИХАЛКОВ: Это как раз все есть. Но если начать все это объяснять... Это как за границей: это понятно, то понятно. А это - загадочная русская душа. И дальше даже можно не копаться, что там копаться… Когда человек, с одной стороны, может украсть, а с другой - рубашку последнюю отдать, как это объяснить?

А. МАКСИМОВ: А кто русский человек: Обломов или Штольц?

Н. МИХАЛКОВ: Обломов.

А. МАКСИМОВ: Но Штольц же энергичнее, деятельнее?

Н. МИХАЛКОВ: А этому объяснение дает Гончаров. Он хочет, чтобы любили Штольца, а сам ничего не может с собой поделать, любит Обломова. Возьмите сны Обломова, его воспоминания, они пронизаны такой любовью, которую нельзя пощупать руками.

А. МАКСИМОВ: В этом фильме гениально, на мой взгляд, играл Попов, наверное, одна из его последних ролей. Как вам кажется, почему Гончаров деятельному человеку Штольцу дает немецкую фамилию, а хорошему русскому дает такую смешную русскую фамилию?

Н. МИХАЛКОВ: Я думаю, что в то время, это было время, когда была тенденция говорить: "Проснитесь! Будьте Вы прагматичными, займитесь делами. Ну, не спите". И вот это желание Гончарова попасть в струю - как раз удивительное существо Штольц, правильный. И тем не менее, когда умирает Обломов, Штольц берет себе только его сына. А других детей вдовы Пшеницыной он не берет, потому что это не его дети, не обломовские. Начинается такое калькулирование, которое для Штольца, в общем, естественно. А Обломов бы, наверное, взял бы всех, даже не думал бы об этом. Очень точно Табаков сказал, что Обломов - это пассивный нонконформизм. Это очень правильно, на мой взгляд.

Звонок: Вы очень много работаете. Но вот как Вы отдыхаете? И отдыхаете ли вообще?

Н. МИХАЛКОВ: Кажется, у Полякова была замечательная строка: "Моя жена отдыхает, в основном, по хозяйству". Я не знаю, а что такое вообще отдых? Если ты работаешь от шести до восьми, вечером отдыхаешь. А когда занят картиной или какими-то мыслями, то ты засыпаешь с ними, просыпаешься с ними. Тут отдыха нет. Отдых для меня - это смена занятий. Я много занимаюсь спортом. Лучшее, что я придумал в кино, я придумал на бегу, на длинных дистанциях. Охота. Очень люблю, до дрожи, до зуда. Я как охотничья собака, когда знаю, что на охоту, начинаю хвостом вилять. Вот это предвкушение. А раньше любил общение. Сейчас его так много...

А. МАКСИМОВ: Когда Вы получали "Оскара", то весь мир обошла фотография, где Вы одной рукой поднимаете Вашу дочь. Сколько ей тогда было лет?

Н. МИХАЛКОВ: Семь, наверное.

А. МАКСИМОВ: Она в семь лет получила то, о чем мечтает весь мир. Она получила "Оскара". А как она дальше будет жить, когда самая уже главная цель достигнута? У нее было такое, чего не было у ее ровесников.

Н. МИХАЛКОВ: Важна ведь не слава, а отношение к ней. Если человек ставит перед собой цель, которую можно потрогать руками: "Хочу "Оскара", хочу "Оскара"! И получил, и все. А что дальше хотеть?

А. МАКСИМОВ: А какую надо ставить цель?

Н. МИХАЛКОВ: Я не знаю. Я просто не думаю, что надо ставить цель такую. Делай, что должен, пусть будет, что будет. Я Вам даю честное слово: я не ощущаю груза картин снятых мною. Я не ощущаю их значение-незначение. Я действительно это не ощущаю.

А. МАКСИМОВ: Как так? Вот фильм "Неоконченная пьеса..." неужели Вы не говорите, как все мы говорили тогда, какой потрясающий фильм, какой Калягин?

Н. МИХАЛКОВ: Нет, я плакать могу, мне нравится это. Но когда смотрю, думаю, блин, как это мог я придумать. Я не могу этого объяснить. Когда-то Ежи Ковалерович мне сказал потрясающую фразу, которая стала для меня ключевой во многом. Он сказал: "Я снял картину "Поезд", и стал бояться снимать хуже. И я не снимал 20 лет".

А. МАКСИМОВ: А у Вас никогда не было такой боязни?

Н. МИХАЛКОВ: Никогда. Для меня картина она отлетает, я ее люблю очень, я нежно к ней отношусь. Это так трагично сидеть на коробках и ждать славы или, не дай господь, ждать славы, и не получить ее.

А. МАКСИМОВ: Вы стали известным в очень юном возрасте. Я так понимаю, когда вышел фильм "Я шагаю по Москве", Вы, наверное, должны были стать просто супер-звездой сразу. И Вы с самого начала могли так к славе относиться?

Н. МИХАЛКОВ: Думаю, что да. Иначе я бы изменился, наверное.

А. МАКСИМОВ: А Вы не изменились?

Н. МИХАЛКОВ: Ну, это Вам судить. Вы же со мной общаетесь сейчас, Вы же должны чувствовать человека, как человек тонкий, имеющий каждый день общение с людьми. Я не к тому, что я хороший или плохой. Но я не чувствую этого груза значимости. Другой разговор, что когда тебя играют этим, и тобой пугают или говорят: "Вот сейчас придет... Тихо, тихо, тихо". Это уже дело тех, кто это делает. Меня спросила одна женщина: "У меня ощущение, что когда Вы входите в дом, все семейные разбегаются по углам". Я ей посоветовал посмотреть картину "Утомленные солнцем" и почувствовать. Это же нельзя симулировать в отношениях между людьми. Их можно сыграть, и на время обмануть зрителя. А симулировать по большому счету в жизни невозможно.

Звонок: За последние десять лет после советского человека, когда начался вопрос о русском и не русском, почему стало модно быть нерусским? Люди уходят в религии, в какие-то общины.

Н. МИХАЛКОВ: Я не думаю, что стало модно быть нерусским. Просто у нас отняли культуру религии. И огромные силы были потрачены на то, чтобы выкорчевывать огнем и мечом из людей вот эту духовную составляющую. И когда сегодня мы приходим к этой внутренней свободе, к свободе выбора, люди теряются. У многих искорежен стержень. Это дело временное. То, что Вы задаете себе этот вопрос, как раз и есть то движение, которое самое главное. Потому что вопрос-то важнее ответа. За ответом нет ничего, в вопросе есть движение. Задавая себе этот вопрос и ища на него ответ, Вы делаете ту самую работу, которая и есть работа русского человека, живущего в своей стране.

А. МАКСИМОВ: Я разговариваю сейчас с человеком, чей фильм "Неоконченная пьеса" меня в 20 лет потряс. Я вышел из кинотеатра, сел на скамейку, и не мог прийти в себя, потому что, оказывается, про это все можно было говорить. Сейчас я смотрю на Вашу огромную общественную деятельность, Вы все время боретесь за что-то. Художник же работает с собой, ничего, кроме души нет. Вы не боитесь, что вот эта борьба, Ваша общественная работа она что-то такое сделает с Вашей душой, что фильмы станут от этого хуже?

Н. МИХАЛКОВ: Боюсь.

А. МАКСИМОВ: А почему Вам тогда так важно заниматься всем этим?

Н. МИХАЛКОВ: Человек предполагает, бог располагает. Я никаких усилий не прилагал, чтобы этим заниматься. Я не бился, не интриговал, не подделывал голоса, никого не уговаривал. Но у нас в роду говорили: от службы не отказывайся, на службу не напрашивайся. Видимо, господь управил так, что вот это время я должен заниматься этим. И занимаюсь этим также искренне, горячо, как и снимаю кино. Другой разговор, а что дальше?

А. МАКСИМОВ: Но вы же, мне кажется, рождены режиссером. Это же самое главное. Более важное, чем, например, кому будет принадлежать Дом кино? Это же как бы суета.

Н. МИХАЛКОВ: Вы сами не хотели об этом говорить.

А. МАКСИМОВ: Неужели человек не отвечает за свою душу?

Н. МИХАЛКОВ: Человек отвечает за свою душу, и, следовательно, господь управил так, что я сейчас отвечаю за свою душу, делая это. Но это тоже режиссура. Я очень многому научился за эти три года. Я научился терпению, научился думать, прежде чем сказать. И не в смысле думать, высчитывать, что выгодно, что не выгодно, а просто потратить время, чтобы понять того, с кем ты разговариваешь. Это тоже очень важно. А кроме того, наверное, есть еще одна очень важная вещь. Меняется язык кино. Он требует нового. И я не хочу совершать ошибку, которую совершили многие мои коллеги, которые решили, что если можно ругаться матом и показывать обнаженные ягодицы, то это уже и есть новое кино. Оно в другом становится новое. Новым становится философски, осмысление становится новым. Можно принципиально остаться на классических позициях, и снимать кино так, как ты это видишь. И наплевать.

А. МАКСИМОВ: А Вам эта Ваша работа помогает понять новый язык кино?

Н. МИХАЛКОВ: Да. Она дает мне время накопить ту энергию и дойти до того состояния, когда говоришь "не могу молчать". А уж как скажу, это как бог на душу положит.

А. МАКСИМОВ: А что-то эта работа отняла у Вас?

Н. МИХАЛКОВ: Конечно. Я думаю, что необходимость защиты прежде, чем на тебя напали. Внутренне ощущение настороженности прежде, чем ты освобождаешься, потому что не видишь агрессии. Это опустошает, это мешает, это, в общем-то, тебя в определенном смысле ограничивает. Вот до тех пор, пока нет моего личного интереса, хотя все об этом думают, мне вот так не сделает никто. Я могу решать любые вопросы, идти в любой кабинет. Потому что ручки-то вот они, я, что себе что-то хочу? Не хотите, примите решение, возьмите другого.

А. МАКСИМОВ: То есть вы так переживаете за Союз кинематографистов?

Н. МИХАЛКОВ: Да. Я переживаю за Союз кинематографистов, потому что когда ко мне приходят люди на встречи по личным вопросам, такие люди, такие имена, а разговор крутится вокруг восьми долларов для мази для ног, я переживаю за это. Мне стыдно. Я должен что-то делать. И когда разговор идет о 22 тысячах метров полезных площадей в центре Москвы, и эти деньги не идут тем людям, которые строили это здание и делали кино, мне это обидно, я за это бьюсь.

Звонок (Алла Ильинична Сурикова): У меня два вопроса-предложения. Первый такой: собирается ли фестиваль ввести в свой регламент или за его официальные рамки приз зрительских симпатий? Второй вопрос: не собирается ли, руководимая Вами студия, снять такой документальный фильм, который я бы условно назвала "Фестиваль. Обратная сторона"? Мне было бы очень интересно посмотреть такой фильм не об официозе, а об обратной стороне фестиваля: как он делается, какие страсти вокруг бушуют.

Н. МИХАЛКОВ: Аллочка, ну так и возьмись. Чего? Надо взяться за это и снять.

А. МАКСИМОВ: Что значит возьмись? Это же нужны же деньги?

Н. МИХАЛКОВ: Ну, это же можно найти. Есть талантливый человек - Алла Сурикова, которая не сняла ни одной плохой картины. Можно хорошо относиться к комедиям, плохо относиться к комедиям, можно считать это легким жанром. Это профессиональный человек, у нее с наслаждением снимаются артисты, и хорошо у нее играют. Сейчас ее посетила эта мысль. По профессии, по своим возможностям она спокойно может сделать. Можно поискать деньги, найти спонсоров и снять фильм.

А. МАКСИМОВ: Вот сейчас многие говорят, что интересная идея, Алла Ильинична думает так. И что ей делать?

Н. МИХАЛКОВ: Ничего. Просто при ближайшей встрече дать мне заявку, которую мы отдадим в Госкино, вместе ее пробьем, найдем денег и снимем.

А. МАКСИМОВ: А Фестиваль же кончится?

Н. МИХАЛКОВ: Будет другой. Сейчас уже поздно снимать это. И к тому же, для того чтобы это хорошо снять, нужно начинать готовиться к этим съемкам не во время фестиваля, а как минимум за три месяца.

А. МАКСИМОВ: Вы часто говорите фразу "Делай, что должен, и будь, что будет". Но мне кажется, что разумный человек не может жить и не ставить никаких целей, не подводя никаких итогов. Или может?

Н. МИХАЛКОВ: Может.

А. МАКСИМОВ: Вы не ставите никаких целей, не подводите никаких итогов?

Н. МИХАЛКОВ: Что значит "ставить цель"?

А. МАКСИМОВ: А Вы не хотели стать самым известным российским режиссером в Америке?

Н. МИХАЛКОВ: Никогда. И знаете почему? Мне честолюбие не позволяет этого. Мне не позволяет честолюбие приехать в Америку и быть режиссером-туристом. Я не знаю так Америки. Я знаю Америку по их фильмам. То есть мультиплицировать фильмы в моем представлении об Америке, которую я знаю по фильмам, и называть это "фильм Никиты Михалкова", это не так.

А. МАКСИМОВ: Нет. Вот все говорят, что из русских кинематографистов знают только Никиту Михалкова…

Н. МИХАЛКОВ: Только потому, что Никита Михалков работает в России. Никита Михалков может дать американскому зрителю из России намного больше, чем Никита Михалков, живущий в Голливуде и снимающий там фильм.

А. МАКСИМОВ: Вы не ставили цель получить "Оскара"?

Н. МИХАЛКОВ: Я буду лгать, если скажу: "Вы знаете, не хотел"... Конечно, хотел. Но цели такой никогда не ставил.

А. МАКСИМОВ: Неужели Вы живете бесцельно?

Н. МИХАЛКОВ: Посмотрите, какие похожие корни и какая гигантская разница между смыслом того, что Вы говорите и истинным смыслом этого. Живете без цели или не ставите цель. Это разные вещи. Бесцельная жизнь - это не значит, не ставить цель. Дело в том, какова эта цель. Я хочу что-то потрогать руками... У меня есть цель, чтобы моя мать, ушедшая от нас 12 лет назад, ей не было бы за меня стыдно. Вот это цель. А какая может быть выше цель? Чтобы не было стыдно твоим детям за тебя.

А. МАКСИМОВ: Что значит для Вас верующий человек?

Н. МИХАЛКОВ: Я могу сформулировать, что такое неверующий человек. Как сказал Василий Васильевич Розанов: "Человек без веры мне вообще неинтересен". Человек без веры - не интересный человек. Человек с верой - интересный, всегда, с любой верой.

А. МАКСИМОВ: А террористы, которые сами себя взрывают во имя Аллаха, убивают множество людей вокруг?

Н. МИХАЛКОВ: Я же не говорю, что это хорошо. Но неужели вам не интересно разобраться в психологии человека, который обвязывает себя гранатами, залезает в автобус и себя взрывает? Разве можно с этими же людьми бороться также - бомбами и танками, не поняв психологии этого человека? Почему человек считает, и мама его благодарит Аллаха за то, что он так закончил жизнь? Вот в этом разобраться самое, наверное, сложное, самое интересное и самое перспективное. Если не разобраться, они будут взрывать, а эти будут стрелять. И все.

А. МАКСИМОВ: А вам кажется, в этом возможно разобраться людям с другой верой?

Н. МИХАЛКОВ: Думаю, что да. По крайней мере уважение и понимание веры вызывает возможность помочь человеку открыть себя. И еще одна вещь: я лично не хочу быть понятным, я хочу быть понятым.